Ромени встряхнулся и продолжил выписывать древние символы, одновременно размышляя, в какое время лучше прыгнуть. Куда-нибудь в будущее? Нет, это будет означать, что сегодняшний разгром станет свершившимся фактом истории. Лучше перенестись в прошлое и устроить все так, чтобы то, что должна была исправить сегодняшняя прерванная попытка, и не возникало. Так, когда у Мастера начались неприятности с Англией? Конечно, значительно раньше, чем морское сражение у мыса Абукир в 1798 году, после которого любому стало ясно, что контролировать Египет будут англичане, – даже при другом исходе битвы, даже если представить себе, что генерал Клебер остался бы жив, Англия все равно заправляла бы сейчас в Египте. Нет, если уж прыгать в прошлое, так в те времена, когда Англия впервые заинтересовалась Африканским континентом, а это имело место… где-то в районе 1660 года, когда Карл, взойдя на престол, женился на португальской принцессе Катерине Браганской, в приданое за которой дали и порт Танжер.

Ромени произвел быстрые подсчеты… и нахмурился, поняв, что в пределах двадцати лет от женитьбы Карла нет ни одного окна. Ближайшее было в 1684 году – он подсчитал точнее, – четвертого февраля, за год до смерти Карла. Каирский Мастер как раз пытался тогда посадить на трон Англии недалекого и податливого внебрачного сына Карла – Джеймса, герцога Монмута. Фике в то время – уже почти двадцать лет – поддерживал состояние неопределенности, последовавшее за использованием ягов в 1666 году, и с этой целью напустил на остров неслыханные морозы – в сочетании с подрывом соверена, фальсификацией якобы «вновь обнаруженного» свидетельства о браке Карла Стюарта с Люси Уолтер, матерью Монмута, и тайным возвращением самого Монмута из Голландии.

В очередной раз доставая ланцет, Ромени вспомнил, что же тогда не завязалось в столь тщательно подготовленном плане. Смертельная доза ртути по недосмотру оказалась в желудке у одного из любимых спаниелей Карла… и Великие Морозы, предполагавшие завершиться триумфальным вступлением Мопмута в Фолкстоун, оказались сильнее, чем рассчитывал Фике, и продолжались вплоть до марта… и поддельное свидетельство о браке каким-то образом исчезло вместе со шкатулкой… в общем, Мастер был очень недоволен.

Стены шатра просвечивали оранжевым от сияния огненного кольца ягов на улице, и кровь, которой он старательно залил магические символы на бумаге, смешивалась с каплями пота.

«Да, – подумал Ромени, торопливо вставая и раскладывая на столе стеклянные стержни, – вот куда – пардон, когда – я прыгну. И я расскажу Фике и Мастеру, что несет им будущее, и посоветую им не пытаться контролировать Англию, но направить все свои силы на ее уничтожение: пусть морозы продолжаются и усиливаются, пусть они натравливают католиков на протестантов, а тех и других – на евреев, пусть они убивают будущих вождей, пока те еще дети…»

Он улыбнулся, поправил стержни, разместив их под правильным углом, и вытянул открытую ладонь в сторону кольца духов огня на улице, набираясь их энергии, чтобы та перенесла его сквозь время.

* * *

Дойль захлопнул сундук и, не обращая внимания на цыган, распластавшихся в страхе на полу, выбежал из шатра. Вращающееся колесо вокруг лагеря сияло ярко, как солнце, и он задыхался в раскаленном воздухе. Шатры по периметру лагеря горели все до единого, и даже те, что стояли в середине, начинали уже дымиться. «Боже, – подумал он, – но почему Ромени не останавливает их? Если температура здесь поднимется хотя бы на несколько градусов, мы все вспыхнем, как спички!»

Он подбежал к следующему шатру – бахрома на пологе вспыхнула от его прикосновения синим пламенем – и заглянул внутрь. Доктор Ромени стоял у стола, вытянув одну руку в сторону Дойля, а другой комкая лист бумаги. Дойль прыгнул на него…

…и его закружил бешеный вихрь. Несколько секунд он кувыркался, сжавшись в ожидании сокрушительного удара о землю, но падение в беззвучной черноте все продолжалось… пока вдруг свет и звуки не включились одновременно.

Он увидел себя в большом помещении… увидел свечи в грубых деревянных канделябрах… он продолжал падать в неожиданно холодном воздухе и вдруг оказался на столе, угодив одной в тушеную утку с пряностями, а другой – в полную супницу. Он не удержал равновесия, поскользнулся и с грохотом сел в блюдо с ветчиной.

Забрызганные с ног до головы люди за столом изумленно заголосили и отпрянули, и Дойль увидел, что на соседнем столе распластался лицом вниз среди тарелок и блюд доктор Ромени.

– Простите… прошу прощения… – в замешательстве бормотал Дойль, сползая со стола.

– Будь я проклят! – вскричал тип с выпученными глазами, промокая забрызганную сорочку салфеткой. – Что это за чертовы шутки? – Все понемногу оправлялись от первого шока, и настроение у них было нельзя сказать чтобы дружелюбное.

– Это все колдовство вонючее, – услышал Дойль чей-то голос. – Их надо арестовать.

Ромени тоже слез со стола и простер руки столь властным жестом, что все невольно попятились.

– Взрыв, видите ли, – выдавил он из себя, стараясь говорить убедительно и властно, хотя такое падение, надо сказать, с любого собьет спесь. – Прочь с дороги, или я… – И тут-то он заметил Дойля.

При всем конфузе от падения в супницу Дойль поразился несказанно больше, увидев, как побледнел чародей. Тот резко повернулся и неверными шагами направился к ближайшей двери. Прежде чем раствориться в ночной темноте, он обернулся и бросил на Дойля еще один полный ужаса взгляд.

– За ним, Сэмми, и приведи его сюда, – приказал спокойный голос откуда-то из-за спины Дойля. Дойль повернулся и встретил подозрительный взгляд дородного мужчины в фартуке, который поигрывал мясницким ножом с небрежностью, выдающей профессионала. – Я не слышал никакого взрыва, – сказал он Дойлю. Тем временем молодой толстяк устремился вдогонку Ромени. – А вы погодите здесь, покуда мы не разберемся хотя бы с тем, кому платить за испорченный обед.

– Нет, – ответил Дойль, стараясь, чтобы его новый голос звучал убедительно. Это было не так просто, ибо он заметил, что некоторые из окружавших его людей щеголяют ботфортами, сюртуками до колена и короткими париками, говорят на практически непонятном диалекте, – в общем, он начинал понимать, что с ним случилось. – Мне надо выйти отсюда, поймите. Вы, конечно, можете попробовать помешать мне, но я так напуган, что действительно постараюсь выйти отсюда, что, в свою очередь, может весьма неблагоприятно сказаться на всех присутствующих, а сейчас, как мне лично кажется, не самое подходящее время, чтобы я мог позволить себя изувечить.

Для вящего эффекта он взял со стола пустую оловянную пивную кружку. Ну, Беннер, подумал он, сдавливая ее в кулаке, будем надеяться, ты способен на такие штуки. Он сжал кружку изо всех сил, аж пальцы побелели – разговоры в комнате стихли, и все, даже хозяин заведения, с интересом наблюдали за его действиями, – потом удвоил усилия. Все шероховатости кружки впились в его ладонь и пальцы, руку до плеча свело… но кружка не поддавалась.

В конце концов он ослабил хватку и осторожно поставил кружку на стол.

– Крепко сработано, – пробормотал он. Те, кто стоял ближе, ухмылялись, а за дальними столами уже хохотали в открытую. Даже хмурый трактирщик невольно улыбался. Дойль сделал несколько шагов к двери, чем вызвал новый приступ всеобщего веселья. Вот так, сопровождаемый насмешками и улюлюканьем, он вышел, сгорая от стыда, но зато никто не пытался задержать его.

Едва он перешагнул порог, как лицо и руки обжег лютый мороз. Он сделал вдох и чуть не задохнулся; показалось даже, что от холода пошла носом кровь. Дверь за спиной захлопнулась. О Господи, да что же это такое? Это не может быть Англия – этот сукин сын закинул нас на Огненную Землю или еще куда-нибудь в этом роде.

Если бы все в трактире не смеялись над ним, он бы туда вернулся, но теперь он сунул покрасневшие от холода руки в карманы тонкого – слишком тонкого! – плаща и устремился по узкой, темной улице в надежде отловить Ромени и силой заставить его найти хоть какое-то теплое место, где они могли бы отогреться.